Демифологизация - слово сложное, а смысл простой. Девушка увидела любимого. Её усталое и от этого некрасивое, даже отталкивающее лицо вдруг преображается. Улыбка, блестящие глаза, изящный поворот голову, - хоть сейчас отрезай голову и в Третьяковку в отдел скульптур. Она увидела любимого. Это любовь.
Любима ли она? Если юноше она нравится вот такой, то она ещё нелюбима. В лучшем случае, он влюблён, в среднем случае, просто не прочь развлечься, в худшем случае раздувается от самомнения, а в греховном случае готов разбить ей жизнь.
Любимый подлинно любит любимую, когда она не улыбается, когда бесконечно измотана и устала, когда лицо её искажено болью, когда она сердита на него, злится на весь мир, безобразна как его грехи... А всё-таки - она это она! Другой такой нет!
В патриархальном обществе всё удручающе подпорчено тем, что сильный пол считает недопустимым улыбаться, лучиться от радости, делать изящный поворот головы. Мы же не голубые! Вы полюбите нас хмурыми, вонючими, обрюзгшими, а голубыми нас всякая полюбит. Потом удивляемся, почему нас полюбила всякая, такая-рассякая, а не та единственная, которая от Бога...
Бог в золотом облачении священных текстов, чеканных вероучительных определений, ясных метафор, - это как девушка, которая улыбнулась любимому. Хорошо, что Бог нам улыбается, но наши вера и любовь к Богу проверяются, когда мы любим Его - непонятного - "непознаваемого", говоря архаическим языком, то есть, озабоченного чем угодно, но не тем, чтобы объяснить нам, что с Ним происходит, что Он задумал. Когда мы любим Бога усталого - "не имущего вида". Когда мы любим Бога, Который за словами о Воскресении и за самим Воскресением - просто Бога, просто Любимого и Любящего.
Мифологизация Христа опасна, когда соединяется с мифом о государстве, с мифом о власти. Миф есть форма: человек с радостью принимает миф о Царстве Небесном, соединяет его с мифом о царстве Кесаря, а сам не меняется. Просто раньше он убивал и насиловал во имя Веельзевула, а теперь - во имя Христа, и даже с ещё большим энтузиастом и усердием, поскольку Христос истиннее.
Демифологизация устраняет всякую внешнюю опору, внешнюю форму, и человек вынужден менять не форму, а содержание - своё собственное. Всё изменяется, - почему встреча с Христом и уподоблялась рождению. Другой человек, другие идеалы, всё другое, человек, который себя переворачивает, а не просто тот же человек, получивший точку опоры и переворачивающий всё вокруг себя. У первых-то христиан это ощущение абсолютной новизны было очень сильным. "Царство Небесное" означало для них не "царство земное, поднятое в небо", а "небо, уничтожившее землю".
Демифологизация уничтожает человека, а не Бога, уничтожает идолопоклонство перед Христом, а не Христа. Любовь не исчезает вместе с красотой, потому что красота помогла любви: образ любимого сформировался в сердце и остаётся там, что бы ни произошло с любимым. Язык мифов и догматов, язык небесного Откровения, данного через земные слова, открывает образ Любимого и впечатывает его так, что образ остаётся и тогда, когда душа открывает Любимого глубже слов.
Лукавы попытки обойти слова как нечто временное - всякому временному своё время. Прыгать на небо надо с верхней ступеньки лестницы, возводящей на небо, а не с земли. Слова - ступеньки лестницы.
Демифогизация Царства Божьего невозможна без демифологизации Царства Кесаря. [Ну какое ещё нужно счастье: я сижу печатаю на большом ноутбуке, а внучка уселась рядышком за маленьким нетбуком и на нём выискивает и печатает свои буквы; и вол цел, и овечка сыта, только прекрасная пастушка в больнице, вот беда... ]. Как бы ни притворялся Кесарь Христом, как бы ни твердил, что и он несёт не мир, но меч, надо и в отдалении от царства кесаря помнить, как отвратительно его мурло, нельзя верить красоте воинственности и величественности внешней силы. А есть ещё демифологизация самого себя - покаяние. Есть демифологизация ближнего - любовь. Есть демифологизация самой жизни - и это есть жизнь вечная.
